парня головой. Ты что, мне не веришь?
— Да верю я тебе, верю!
— Ну так какого же черта ты меня здесь шесть часов выдерживаешь?
Бурмистров широко открыл глаза и вдруг расхохотался.
— Вот это номер! Я его, видите ли, шесть часов тут держу. На кой ляд ты мне сдался?
— Стало быть, сдался… А Кравчука пошли на большой пароход вторым — он парень дисциплинированный, службу знает, старательный. На подходе «Валдайлес». Там второй помощник три года не был в отпуске. Вот подмени его Кравчуком. И все будут довольны.
— Ишь ты, все у тебя уже рассчитано. Тогда давай, садись на мое место и командуй, раз так у тебя все хорошо получается. А я опять капитаном пойду плавать, только чтобы ты из меня жилы не тянул.
— Зачем на твое место? Я моряк и умру на море.
— А я кто же, по-твоему?
— Не цепляйся к словам. Раз поставили тебя на этот пост, значит, так надо. Вот и трудись.
Помолчали.
— Ну, договорились?
Бурмистров вздохнул.
— Ладно, договорились. Сделаю, как просишь. Ночевать-то на пароход пойдешь? А то давай ко мне, хоть подкормит тебя Анна.
— Меня и на судне неплохо кормят. Отходим рано утром, лучше к себе пойду.
— Ну, будь.
— Будь. Привет Аннушке.
— Из рейса вернешься — заходи.
— Зайду.
ФУРСОВ, МАРИНА И СРОЧНЫЙ РЕЙС
Начальник пароходства выполнил просьбу капитана Шулепова — Сергей Кравчук получил назначение на дизель-электроход «Валдайлес», а Тимофей стал вторым помощником капитана на «Тавриде».
Новая должность означала для Тимофея новые хлопоты и более весомые обязанности.
В суматохе дел реже стал он писать свои неотправленные письма Марине. А капитан все жал и жал на Тимофея, не давая ему передохнуть. Он не приказывал, он советовал. Эдак по-хорошему, по-дружески, как равный с равным заводил он беседу о том, что вот, мол, было бы хорошо, если бы Тимофей Андреевич подумал над вопросом максимально полезного использования грузовой площади судна. Это дало бы возможность брать каждый рейс лишние тонны руды, помогло бы перевыполнять планы… И Тимофей слушал, соглашался и… опять оказывался прикованным к книгам и расчетам, опять не оставалось свободного времени… А капитан уже подыскивал ему новое задание, еще интереснее и полезнее для судна и, разумеется, для развития штурманского мышления помощника капитана.
К весне «Тавриду» поставили на отстой для чистки котлов к дальнему причалу судоремонтного завода. На борт пришла береговая команда, а экипаж «Тавриды» получил трехдневный отпуск. Пароход опустел. На борту оставались лишь капитан да Тимофей. Первый потому, что считал своим долгом, второму просто некуда было идти.
Первые сутки Тимофей отсыпался — он спал всю ночь и весь день с перерывами на завтрак и обед. Не хотелось ни о чем думать, не хотелось ничем заниматься. На душе было безрадостно. Тимофей с тоской вспоминал предшествующие этой стоянке месяцы. Как это здорово, когда ты закручен работой, когда у тебя нет свободного времени, когда ты над чем-то бьешься, что-то ищешь, когда ты целеустремлен… А тут всего один день безделья, и как же он беспросветен, какой нудный и тягучий, кажется, конца ему не будет… Нечем занять себя. И не с кем поговорить. Лишь изредка протопает сапогами по коридору вахтенный из береговой бригады, и опять тишина.
Тимофей дремал на диванчике, когда в дверь каюты осторожно постучали. Тимофей открыл глаза, прислушался. Стук повторился.
— Войдите.
Дверь отворилась, и в каюту вошел элегантно одетый моряк. Он снял фуражку, пригладил волосы и молча стоял, не поднимая глаз. Молчал и Тимофей. Да, он сразу, конечно, узнал Алешку Фурсова. Но как он очутился в Мурманске?
— Здравствуй, Тимофей, — донесся глухой голос Фурсова. — Не прогонишь?
— Здравствуй. Рад видеть тебя. Садись.
— Спасибо, насчет радости, положим, темнить не будем. Стараешься угадать, зачем я здесь?
— Стараюсь. Твой пароход вроде не ожидался в порту.
— Верно, пароход в Ленинграде стоит. А я взял отпуск за свой счет и вот прикатил.
— А-а, в свободное от вахт время аристократы моря путешествуют по всей стране… «Люблю изящную жизнь», — съязвил Тимофей.
Фурсов не улыбнулся. Он устало посмотрел на Тимофея и вздохнул.
— Не надо, Тимка. Ты ведь благородный рыцарь и лежачих никогда не бил.
— Ну какой же ты лежачий, вид у тебя отменный, одет роскошно, карманы набиты пиастрами, рупиями и какая там еще есть валюта? А лежу-то я, да еще на таком обшарпанном диванчике.
Фурсов покачал головой.
— Не надо, прошу тебя, поговорить бы хотелось. Пойдем посидим где-нибудь, поужинаем хоть. Я с утра ничего не ел… Пока разыскивал тебя…
— Это становится интересным. — Тимофей поднялся с дивана. — Ты процветаешь, ходишь в загранплавания, видишь разные страны, а моему пароходу и плаваниям завидовать не приходится.
— Не будь злопамятным, не прибедняйся. Я читал в журнале о тебе.
— Ну, и…
— Что «ну, и»? Конечно, завидовал. Но поверь, по-хорошему завидовал и радовался за тебя.
— Ладно, оставим это. Куда пойдем?
— Хорошо бы в ресторан…
— Согласен.
Тимофею очень хотелось спросить о Марине: что с ней? Как она? Но он не решался, а Фурсов упорно не упоминал ее имени.
Пока официант накрывал стол, Фурсов неохотно отвечал на вопросы Тимофея. Да, плавал все время за границу. Пароход ходил по линии Ленинград — Лондон — Амстердам — Ленинград, а последние полгода в Швецию регулярные рейсы были. Один рейс — десять дней, как заведенные мотались. Нет, в Бразилию не попал, с полпути завернули пароход в Гавр за срочным грузом. Да, в Ленинграде часто бывал, сам видишь — три раза в месяц дома был. Как в каботаже. Да, все еще третьим помощником. В Ленинградском пароходстве
